Сегодня размещаю воспоминания первого командира Краснознаменного БПК "Маршал Ворошилов" о корабельной службе .
Памятные случаи из корабельной службы
(Воспоминания капитана 1 ранга Косова Александра Семеновича)
Предисловие.
Подготовке воспоминаний о корабельной службе способствовало общение с бывшими членами нашего Краснознаменного большого противолодочного корабля «Маршал Ворошилов», на котором я служил командиром корабля с постройки, во время перехода на ТОФ и 5 лет потом на этом флоте.
Так, например, три бывших офицера нашего корабля: Потряхаев Вячеслав Владимирович, Дорохов Владимир Александрович и Калашников Игорь Сергеевич поздравляли меня с очередным юбилеем.
Встречались мы в Москве со Смагиным Михаилом Сергеевичем, звонили мне: Флоряк Василий Иванович, Четыркин Юрий Михайлович, Шеронов Николай Петрович и другие
Особенно мы все выражаем свою признательность и благодарим за патриотизм и любовь к своему кораблю, энтузиазм в доведении до широкого круга читателей различных эпизодов из жизни нашего корабля Джаксумбаева Илью Васильевича, бывшего матроса и старшину срочной службы БЧ-2 (ракетно-артиллерийской боевой части).
После службы он получил высшее образование, живет и работает ведущим инженером по телекоммуникациям в городе Пикалеве Ленинградской области, в этом году ставшим широко известным городом. С Ильей Васильевичем мы постоянно на связи и встречались в Москве. Это при его помощи появились материалы о нашем корабле в Интернет, сайт
www.admiral-umashev.narod.ru ,
http://kresta-ii.ucoz.ru/
Встречались мы с Кудряшовым Игорем Александровичем, бывшим матросом срочной службы - техником связи БЧ-4 (боевая часть связи). Он на корабле заведовал корабельной трансляцией. При встрече он спросил меня, помню ли о том, как однажды сказал ему: «Кудряшов, Вы один в трансляционной рубке, Вас ни в отпуск отпустить, ни на гауптвахту отправить». Добросовестный был матрос.
Встречались с Кургузовым Сергеем Николаевичем, бывшим трюмным машинистом БЧ-5. У него в заведовании были корабельные успокоители качки, о прекрасной работе которых упоминает даже вице-адмирал Голосов Рудольф Александрович в своей книге «Продуть балласт». Полвека служения подводному флоту, издания Москва, РОССПЭН, тел./факс отдела реализации 334-81-62.
В этой книге, в главе 11, стр. 207-261 «Через три океана» адмирал многое говорит и о плавании на нашем корабле совместно с подводными лодками.
Недавно вышла в свет хорошая книга А. Б. Аверина «Адмиралы и маршалы», о надводных кораблях проектов 1134 и 1134А. Эту книгу можно было приобрести в «Военной книге», Москва, улица Зорге, 1, телефон/факс 8-499-195-24-14.
В этой книге есть информация и о нашем корабле. Там сказано следующее. «В 1976 большой противолодочный корабль «Маршал Ворошилов» удержал первое место в соединении (на эскадре).
В состязаниях на первенство ВМФ, вместе с двумя другими кораблями КПУГ эскадры завоевали приз ГК ВМФ в зенитных ракетных и артиллерийских стрельбах по реальным воздушным целям. Затем в составе КПУГ (корабельной поисково-ударной группы) с двумя другими кораблями эскадры завоевали приз ГК ВМФ по поиску, слежению и уничтожению атомной подводной лодки, с выполнением боевых упражнений всеми комплексами противолодочного оружия кораблей». Два приза - редкий случай в корабельной практике.
«В этом же году корабль был объявлен отличным и второй год подряд подтвердил звание «Лучший надводный корабль ВМФ СССР».
Это все официальная информация. При встречах предлагалось вспомнить также отдельные конкретные случаи из корабельной жизни, рассказать о том, как складывались отдельные обстоятельства, и как находился выход из них.
Говорили о том, что служба на море продолжается, растет молодое поколение, им еще предстоит накапливать опыт. Да и тем, кто отслужил, а также их родным и близким интересно было бы заглянуть в прошлое, вспомнить о том, как развивались и чем заканчивались те или иные события не в парадной, а в повседневной жизни.
Идя навстречу этим пожеланиям, я и подготовил ряд коротких рассказов о наиболее памятных эпизодах. Причем, отдельные эпизоды запомнились мне по службе и на других боевых кораблях нашего флота, на которых я служил в более молодом возрасте.
Ведь пока есть море, будут и корабли, будут на этих кораблях возникать и свои различные обстоятельства.
Внезапная отдача якоря на полном ходу корабля.
Наш Краснознаменный большой противолодочный корабль «Маршал Ворошилов», как и боевые корабли такого же класса других развитых стран, мог развивать максимальный ход – до 33-х узлов (1 узел = 1 миля в час = 1853 м.).
В соответствии с поставленной задачей и готовностью главных машин к даче хода, командир корабля устанавливает «назначенный ход», который может быть 18, 24 или 28 узлов. Когда рукоятки машинного телеграфа будут установлены на «полный ход вперед», машины и будут развивать один из этих назначенных ходов. «Самый полный ход» всегда больше «назначенного хода» на 4 узла, другие хода зависят от назначенного, например, «малый ход» есть половина назначенного и т. д.
В повседневной службе и для отработки учебно-боевых задач в полигонах боевой подготовки, как правило, устанавливают «назначенный ход» 18 узлов.
В наше время в море выходили часто, у причала стояли редко, в основном, для проведения профилактического осмотра и ремонта вооружения и техники, а также для пополнения запасов. С топливом проблем не было, сколько запрашивали, столько и давали. Мы, например, и по 1200-1300 тонн мазута сразу брали. С моря сразу под заправку, и только потом следовали к своему причалу.
Когда плановые задачи на выход в море были выполнены, и корабль получал «добро» следовать в пункт базирования (в порт Владивосток), об этом объявлялось всему экипажу по трансляции, ложились на курс в базу и давали «самый полный ход» – 22 узла.
Настроение сразу у всех было приподнятое, многие из офицеров и мичманов имели семьи, у молодежи были свои планы, матросы и старшины могли сходить в увольнение или в культпоход.
Негласно включались душевые для офицеров и мичманов, не было смысла экономить пресную воду, иногда и наваренную из морской воды. Придем к причалу, наберем свежей пресной воды с берега.
Экипажи были опытные, много плавали. Когда шли домой, наиболее беспокойные офицеры, проходя мимо телеграфа, хоть и видели, что рукоятки установлены на «самый полный ход» (22 узла), в глазах у них читалось, - не маловато ли? Иные, не раз говорили мне, что на опыте убедились, что на скорости 22 узла вибрация корабля больше, чем на скорости 26 узлов. Вибрация, мол, вредна для электроники, которой нашпигован наш корабль.
Несколько раз попробовали, действительно, как нам показалось, вибрация становилась меньше. Так и стали ходить домой скоростью 26 узлов, но «назначенный ход» не меняли, чтобы нас не обвиняли, что на переходе домой изменяли назначенный ход. Обороты машинам добавляли звонками: два звонка – добавить 10 оборотов, один звонок – убавить 10 оборотов.
И на этот раз все было так же. Гарцевали, одним словом! Было лето, ветер дул встречный, довольно таки свежий.
Чтобы не тратить время и не мешкать при входе в базу, как всегда, пораньше дали команду на приготовление корабля к плаванию в узкости.
По этой команде поднимали давление в главных котлах, экипаж переодевался для работы в швартовых командах, задраивались водонепроницаемые переборки, якоря готовились к отдаче и т. д.
Когда первые матросы появились на баке (в носовой части корабля), я увидел, что ветер надувает их рабочее платье за спиной как подушки. К встречному ветру добавлялся и ветер от скорости хода корабля. Скорость 26 узлов, стало быть, ветер только от скорости корабля добавлял 13 метров в секунду.
Надо было сбавлять ход. Дал команду «Обе машины вперед полный», т. е. переходим на скорость 18 узлов.
Не успели еще машины отработать назначенный ход, скорость была где-то около 20 узлов, на баке внезапно отдали якорь, понял это по характерному звуку.
Тут же по трансляции дал команду на бак «Не задерживать якорь-цепь!» и дважды переставил рукоятки машинного телеграфа на «Стоп», затем на «Самый полный назад», что означает - дать максимальный задний ход. Эту же команду повторил словами в ПЭЖ (пост энергетики и живучести).
Нужные решения приняты, теперь по связи с баком, постоянно подтверждали им, чтобы они не задерживали якорь-цепь, и докладывали, сколько метров на клюзе (общая длина якорь цепи 300 метров), куда смотрит якорь-цепь. Глубину места точно не помню, очевидно, около 50-70 метров.
Как только машины забрали, инерция корабля начала снижаться, затем корабль относительно воды остановился, и начал медленное движение назад.
Дал команду по машинному телеграфу «Обе машины стоп», и на бак – «Выбирать якорь-цепь».
Все обошлось благополучно. Якорь-цепь не пострадала. Разбор случившегося проводить было некогда. Надо было в запрошенное нами время пройти боновые ворота. Еще на переходе мне сказали, что боцман срочной службы, отдавший на ходу якорь, сам болезненно переживает, послал его успокоить.
С подходом к причалу острота спала. К тому же, мысленно я и с себя не снимал вины, гарцевали! Мол, экипаж все может, «отличный корабль», инициаторы соцсоревнования на флоте. Хорошо, что якорь-цепь не пострадала и продолжала исправно служить кораблю. Было бы нам позора, если бы оборвали ее, и потеряли якорь. Надо было на скорости не более 9 узлов готовиться к плаванию в узкости.
Поговорил с помощником командира корабля и главным боцманом. Указал им, что, несмотря на их утверждения, что боцманская команда подготовлена хорошо, контролировать ее действия – их прямая обязанность. Иначе, видите, к чему это могло привести.
Какое то время действовали более осторожно. Но со временем, почувствовали, что теперь недовольны сами собой за излишнюю медлительность.
После принятия соответствующих мер предосторожности, продолжали гарцевать, к всеобщему удовлетворению. Может быть, это и не надо было делать? Но, дело прошлое, так было.
Швартовка корабля к причалу.
К своему причалу во Владивостоке мы первое время подходили осторожно. К тому же здесь без буксиров надо было предварительно развернуться на 180 градусов и к причалу подходить кормой. И если скорость передвижения была слишком малой, то корабль дрейфовал, ветром его сносило с назначенной линии.
При подходе ютовая (кормовая) швартовая команда постоянно докладывала расстояние от кормы до причала, и в нужное время мы отдавали вначале один, затем сразу же второй якорь. При этом я давал команду старшему штурману Борисову Владимиру Гавриловичу, - заметить на какой ориентир в этот момент смотрит шпиль морского вокзала. На четвертое окно вон того дома на горе.
Так опытным путем мы добились того, что у нас на клюзе всегда было порядка 180 метров, что нам и требовалось.
Имея ориентир, мы энергичнее стали маневрировать. Вместо самого малого заднего хода (6 узлов), давали малый задний ход (9 узлов). Затем стопорили машины и на хорошей инерции шли к причалу. Влияние ветра резко ослабло.
Иногда я следовал совету одного опытного флагманского механика. Он говорил, что при швартовке лучше не давать команду «Стоп», а проворачивать машины и ставить телеграф на «Товсь вперед» или «Товсь назад», если знаешь, какой следующий ход будешь давать, тогда маневристы в машине быстрее выполнят команду.
Штурман бдительно следил за пеленгом на избранный нами ориентир. В назначенной точке для погашения инерции заднего хода, я давал сразу не «Самый малый ход вперед», а «Малый ход вперед» и корабль быстрее останавливался, а на клюзе всегда было порядка 180 метров.
Как-то раз, кто-то из начальников, не зная нашего опыта, кричал с причала, что мы быстро идем назад. Но мы то знали, куда смотрит шпиль морского вокзала, и делали по-своему. И шпиль нас не подводил.
В то же время нам со штурманом приятно было, когда механик говорил, что мы как экспресс, на переход от Галдобина к своему 33 причалу как всегда - 45 минут. Они же там в ПЭЖ внешней обстановки не видят, у них один ориентир – время.
При подходе корабля под заправку топливом на мысе Галдобин, был отработан еще один прием. Дело в том, что здесь на причале, как правило, не кому было принять швартовы.
Тогда ютовая (кормовая) швартовая команда заблаговременно выдвигала корабельную сходню от среза кормы примерно на 3 метра. А чтобы она не упала за борт, на тот конец, что был на корабле, вставали несколько человек из швартовой команды.
В нужный момент пара-тройка наиболее спортивных матросов разбегались и с выдвинутой сходни прыгали на причал. Это еще добавляло 2-3 метра, что было вполне достаточно.
При расстоянии от кормы корабля до причала порядка 5-6 метров, при отданных якорях можно было безопасно удерживать корму на месте машинами, пока заводили швартовы.
Четкие действия экипажа не только в море во время выполнения боевых упражнений, но и при швартовке, сплачивают экипаж, поднимают его настроение, укрепляют любовь к своему кораблю.
Но был и досадный случай.
Подход к причалу в бухте Патрокл.
Кораблю предстояло на короткое время встать в Даль завод для профилактики. А для этого надо было предварительно сдать боезапас в бухте Патрокл, где мы и стояли на якоре, в ожидании решения. В завод с боезапасом нельзя. А пока решения нет, сошел на берег. По дороге встретил своего сослуживца – штурмана с ракетного крейсера «Грозный» Бориса Б. При встрече, как это и бывает, взяли «на грудь».
Вдруг прибывает с корабля оповеститель и говорит, что получили добро на постановку в завод, надо подходить к причалу и сдавать боезапас. На корабле начали приготовление.
Прибыл на корабль. Море штиль, как утюгом выглажено. Бухта просторная, никто не мешает. Причал далеко выступает от берега, и подходить к нему надо кормой. Быстро развернулись и стали подходить к причалу, при чем дали не самый малый задний ход, а малый. Расстояние было большое, корабль долго шел этим ходом и, очевидно, набрал хорошую инерцию.
С кормы докладывали, что быстро идем назад, но я как-то заторможено (очевидно, после встречи со штурманом) реагировал.
К тому же, когда подходишь к причалу, где другие корабли стоят, лучше видишь изменяющуюся обстановку, а тут только деревья далеко на берегу, и они не так быстро мелькают.
С кормы продолжали докладывать о быстром движении, дал малый ход вперед. Недостаточно. Дал средний ход вперед. Полный передний ход не давал, как бы сваи причала не разнести. А этого хода было маловато, и мы все-таки прикоснулись. На корме образовалась вмятина, которую потом вырезали и заделали при стоянке в заводе.
Возгорание.
Мы встали в док вместе с подводной лодкой. На борту кораблей, особенно подводных лодок всегда остаются какие-то горюче смазанные материалы или остатки топлива. С этим борются, но все-таки колодец для их сбора в доках есть.
Такой четырехугольный колодец с остатками какой-то темной жидкости (я туда заглядывал) оказался под нашей кормой.
Тем временем договорились с заводом заделать вмятину на корме. Работы проходили нормально. Но когда сварка нового листа (нашлепки) уже подходила к концу, искры попали в этот колодец, и находящаяся там жидкость воспламенилась. Сам я был в это время на корабле, и мне тут же было доложено.
Быстро оценив обстановку и предположив последствия, к чему может привести это возгорание, сразу же вызвал городскую пожарную команду, а потом доложил по команде.
Дело было днем, пожарные приехали быстро и действовали исключительно энергично. Особенно действенной оказалась пена из широкого раструба. Возгорание было быстро ликвидировано, а огонь распространялся очень быстро и уже загорелись сухие доски на деревянных настилах, которыми была опоясана вся корма в три яруса. Пожарные молодцы, быстро справились.
Вскоре вышел на связь командир соединения, и я ему доложил, что было возгорание под корпусом корабля. Сейчас, мол, все ликвидировано. На что он мне ответил: «Ни фига, возгорание, мне уже известно (очевидно, кто-то уже ему доложил), что кормовой военно-морской флаг сгорел». Я ему сказал, что флаг уже заменили, а деревянный настил завод завтра восстановит.
Мораль стара как мир: за штурвалом, так же как и за рулем – нельзя брать «на грудь».
Выход корабля в торпедную атаку по надводному «противнику».
Самая главная задача при этом – как можно точнее определить элементы движения цели - курс и скорость. (Этот раздел, все-таки больше для специалистов).
Торпеда не снаряд, она имеет свою скорость, пусть и больше скорости цели, но только в 2-4 раза. И надо рассчитать точку их встречи.
Элементы движения цели (ЭДЦ) рассчитывают несколько постов: боевой информационный пост (БИП), два штурмана и компьютер (если он есть, но который в боевой обстановке и выйти из строя может).
Поэтому задача определения ЭДЦ должна быть решена с гарантией, что достигается проведением необходимого количества тренировок.
Во время проведения учений все посты, выработанные ими данные (они могут быть у каждого поста свои) докладывают на главный командный пункт корабля (ГКП), где старший помощник командира корабля эти доклады анализирует, данные усредняет, кому-то отдает приоритет, и докладывает свои предложения командиру корабля.
Командир корабля, сообразуясь с обстановкой, ложится на боевой курс, утверждает курс и скорость цели, которые тут же устанавливаются в центральном посту торпедной стрельбы и по готовности – залп.
Но командир корабля при этом не только должен полагается на доклад ГКП о курсе и скорости цели, но и сам ориентироваться, – куда стрелять.
Если атака выполняется днем, и цель видна визуально, я, например, так делал. Вызывал сигнальщиков в ходовую рубку и ставил им задачу – по моей команде доложить курсовой угол с цели на нас. Получая поступающие в ходовую рубку доклады радиометриста радиолокационной станции о пеленге и дистанции до цели, откладывал их на планшете.
Например, пеленг на цель 300 градусов. Если бы она шла точно на нас, курс ее был бы равен обратному пеленгу на нее, т. е. 120 градусов.
А если получили доклад сигнальщика «Курсовой угол с цели на нас 40 градусов правого борта», следовательно, цель следует курсом 80 градусов.
Посты еще работают, а мне уже ясно, что курс цели около 80 градусов. Если они мне дадут «бракодабру», она мне видна будет.
Скорость хода цели днем можно приблизительно определить по кильватерному следу и буруну от хода цели, а также по изменению пеленга на цель.
В современных условиях торпедная атака выполняется с расстояния до цели порядка 50 кабельтовых (9-10 км.). Так что кильватерный след с ходового мостика плохо, но различим. Надо только для этого постоянно и длительное время тренировать себя по проходящим мимо кораблям.
Ошибка будет в пределах 5 узлов. Когда более точных данных нет, можно и эти данные использовать для выхода в торпедную атаку.
Самая большая награда для экипажа и его командира – это доклад с корабля – цели о том, что торпеда прошла под целью. Значит, труд не прошел даром. Тогда и весь экипаж уверенней себя чувствует даже в повседневной службе. Так по крупицам и формируется гордость за свой корабль. А это очень важно.
Два случая всплытия подводной лодки рядом с кораблем.
Первый случай. С нашим прибытием на Тихоокеанский флот недели через три состоялось большое учение, в котором принял участие и наш корабль в составе ОБК (отряда боевых кораблей).
Надводные корабли (5 единиц) в круговом ордере на большой скорости (24-26 узлов, около 50 км. в час), противолодочным зигзагом проходили районы вероятного нахождения наших подводных лодок (всего их было 9).
Задача лодок – обнаружить корабли «противника», нас то есть, определить элементы движения (курс и скорость) и атаковать, в первую очередь главную цель в центре ордера, торпедами (естественно учебными, без боевой части). Учебные торпеды при наведении на цель проходят под днищем, метра на 3 глубже максимальной осадки кораблей.
Ночь прошла нормально. Большинство подводных лодок успешно справились с поставленной задачей, на утро оставалось две или три лодки.
Я стоял на ходовом мостике у иллюминатора, рядом с устройством для постоянной связи с командиром эскадры, находящемся на флагманском корабле. Видимость была хорошая, но на всякий случай работала носовая навигационная радиолокационная станция. Здесь же находился представитель соединения подводных лодок в звании контр-адмирала.
Вдруг из воды градусов 20 правого борта, на удалении кабельтов двух (метров 350) медленно стал подниматься какой-то предмет, похожий на оглоблю.
Первая мысль – перископ! Вторая – как расходиться? Если отвернуть влево, кормой ее можно зацепить (корабль же кормой управляется). Если повернуть на нее, чтобы убрать свою корму, не ясно - куда она идет. Тут же по правой леерной стойке определил, что пеленг (направление) хоть и очень медленно, но меняется вправо. Промелькнула надежда - разойдемся. Тогда и скорость свою менять не надо, иначе пеленг по-другому будет меняться, мы даже не знаем направление движения лодки. Взять пеленг на репитере гирокомпаса, находящемся на крыльях ходового мостика, времени не было. Если бы пеленг не менялся, столкновение было бы неизбежным. Но не ясно – как близко мы разойдемся?
Подводник тоже, очевидно, заметил нас в перископ и камнем пошел на глубину. Перископ с горизонта исчез метров за 150 от корабля (соразмерно с длиной нашего корабля). Теперь, не заденем ли мы ее своим днищем (осадка нашего корабля около 10 метров)?
Я выскочил на правый сигнальный мостик. Вода была свежая, и я хорошо увидел часть погружающегося корпуса подводной лодки на удалении метров 15 от нашего правого борта. Пронесло!
Все это видел и представитель подводников, но просил меня событие это не афишировать, иначе, говорит, неприятностей не оберешься. Что и было сделано.
Было бы нам всем, если бы все не обошлось и обернулось иначе.
Второй случай. Представьте себе, что Вы сидите за столом, на котором во весь стол лежит лист ватмана. На ватмане нанесен район предстоящего учения противолодочных сил флота. Мысленно весь район разделите на три части, пропорции сейчас для изложения данного факта значения не имеют.
Левая часть района отдана для действий нашей противолодочной авиации, центральная – противолодочным кораблям, правая – противолодочной подводной лодке (нашей).
Подводные лодки «противника» (их несколько) должны слева направо форсировать противолодочный рубеж и выполнить поставленные им задачи.
В центральной части действуют три противолодочных корабля, каждый в своем районе, расположенные сверху вниз.
Если допустим северный (верхний, это мы были) корабль получит контакт с подводной лодкой «противника», то южный следует на контакт с нашей противолодочной лодкой, действующей в правой части района и передает ей контакт.
Фактически контакт получил южный корабль, а нашему кораблю (северному) предстояло передать его нашей подводной лодке, расчетные курс и скорость которой на каждый момент нам был известен.
Подошли к границе разграничения районов действия с нашей подводной лодкой, гидроакустического контакта с ней нет, по звукоподводной связи не отвечает. Было лето. Сверху температура свыше двадцати градусов, потом слой скачка и далее постоянная для океана температура – около четырех градусов. Доложил об этом своему командиру КПУГ (корабельной поисково-ударной группы). Тот посоветовал подойти поближе. Подошли, контакта нет. Дальше говорю идти нельзя, там «забор» (линия разграничения на карте). Говорят: «Через забор немного, контакт же надо передавать».
Пошли через «забор» и развернулись на расчетный курс следования подводной лодки в данное время. Дал команду штурману - поточнее определить ее расчетное место. Оказалось, что она сейчас может быть на нашем курсовом угле градусов 150 правого борта.
Застопорил ход и сказал штурману, что пропустим ее вперед, градусов на 60 правого борта.
В это время подводная лодка определила, что кто-то как «слон в посудной лавке топает» в ее районе, предположила наше присутствие. Потом нас стало почти не слышно (это мы застопорили ход), сделав циркуляцию влево, стала подниматься.
Я увидел перископ подводной лодки прямо по курсу метров в 250. Тут же рукоятки машинного телеграфа дважды поставил на «самый полный ход назад», затем на «стоп» и опять на «самый полный ход назад». Это означает – дать максимально возможный задний ход. Эту же команду повторил голосом по трансляции по всем линиям связи и отдельно в ПЭЖ (пост энергетики и живучести).
Перископ приближался, решения все приняты, но корабль какое-то время как бы ни с места. Это самое трудное время. И тут машины заработали, корабль резко пошел задним ходом, даже кильватерный след появился, у всех в ходовой рубке на душе отлегло.
Подводная лодка всплыла, командир по связи выразил неудовольствие в наш адрес, что мы залезли в его район. Передали ему контакт с ПЛ «противника», лодка погрузилась, а мы пошли на свое место. Было бы нам!
Срыв бомбомета с фундамента в шторм.
Большой противолодочный корабль «Адмирал Зозуля» Северного флота, на котором я в это время служил старшим помощником командира корабля, в звании капитана 3 ранга, участвовал в крупном учении разнородных сил флота в Северной Атлантике.
У нас на корабле располагался штаб эскадры. После окончания учения наш корабль под флагом командира эскадры должен был следовать с визитом в Марокко. К визиту все было готово, но он не состоялся. Жаль. Когда все подготовительные мероприятия выполнены, а дело не состоялось вдвойне обидно. Погода вмешалась.
Дело было так. Будучи допущенным к самостоятельному несению командирской вахты, я ночью долго находился на ходовом мостике, командир корабля Дзюба Валентин Захарович спал в каюте.
Утром я сдал ему вахту, пошел позавтракал в большой кают-компании и лег спать в своей каюте. Погода была штормовая, а утром ветер еще больше усилился.
Только я забылся самым крепким сном, по трансляции по всем линиям взволнованный голос вахтенного офицера объявил: «Старшему помощнику командира корабля в ходовую рубку». Первое, что я подумал – все ли текущие указания, я передал командиру корабля?
Поднявшись на мостик, увидел, что все находящиеся там прильнули к носовым иллюминаторам, и молча что-то рассматривают. Показали и мне на носовой бомбомет на баке (в носовой части корабля).
Из двух находящихся там бомбометов один (левый) был ударом штормовой волны сорван с фундамента. В погреб глубинных бомб через образовавшееся отверстие при плавании в штормовом море поступала вода. Надо устранять, что мне и было поручено.
В правом коридоре построили носовую швартовную команду и носовую аварийную партию. Вместе с главным боцманом и командиром трюмной группы выбрали из них команду для работы на баке в штормовых условиях. Вся команда надела спасательные жилеты, и мы лично проверил у каждого крепление ремней, в том числе и между ног, чтобы жилет не соскочил с них при попадании в воду.
Доложили на ходовой мостик о готовности к выходу на бак, там повернули на курс по волне и мы вышли.
Бомбомет закрепили швартовыми тросами лежа на палубе, отверстие в погреб с глубинными бомбами заделали, о чем и доложили на ходовой мостик.
В ответ мостик дал нам команду: «Покинуть бак!» и раньше времени стал ложиться на прежний курс (на котором нас изрядно качало).
Мы уходили в тот же правый коридор. Впереди пробиралась команда, а главный боцман, командир трюмной группы и я шли последними.
Когда мы остались только трое, корабль при повороте накрыла мощнейшая волна. Боцман успел вцепиться двумя руками в трап, идущий на носовую надстройку (к носовой пусковой установке зенитных ракет). Командир трюмной группы одной рукой вцепился за правый бомбомет, а второй рукой за газоотбойник, разделяющий эти два бомбомета.
Я же шел последним, зацепиться мне было не за что, и ударом волны меня сбило с ног, на спине понесло к леерам левого борта. Если бы крен был больше или волна посильнее, или леера не такие крепкие, быть бы мне за бортом. Но тут повезло. Стойка лееров попала мне между ног (мог бы и между стойками или выше их проскочить), а руками я вцепился в леера. Когда вода схлынула, ноги оказались за бортом. Я тут же перевернулся со спины на живот, и быстро перебежал к двоим своим коллегам. До очередного удара волны мы все трое были уже в правом коридоре и задраили за собой бронированную дверь.
Потом делились впечатлениями. Боцман сказал, что его до боли грудью вдавило в трап, трюмному офицеру сорвало кожу с ладоней, а у меня сухими оказались только белье под брючным ремнем.
Переоделся и пошел на мостик. Но там все вместе со штабом эскадры сокрушались, что бомбомет сорвало, а самое главное, что не состоится визит в Марокко.
Выбор невесты корабля.
Традиционно при спуске корабля на воду о его борт в торжественной обстановке разбивается бутылка шампанского. Лучше если это сделает невеста корабля, с кандидатурой которой нам в этот раз еще и предстояло разобраться.
Событие происходило на большом ракетном корабле «Жгучий», на котором мне довелось в это время проходить службу в должности старшего помощника командира корабля, в звании капитан-лейтенанта.
Корабль после 5-летней, интенсивной боевой подготовки на Северном флоте, прибыл на модернизацию в пункт постройки – город Ленинград.
Модернизация была настолько объемной, что было изменено предназначение корабля. Теперь он стал большим противолодочным кораблем. Получается, что родился заново. Так что против установившейся церемонии спуска корабля на воду ни кто из командования и руководства завода имени А. А. Жданова не возражал.
Командир корабля Сташкевич Петр Романович мне поручил окончательно определиться с выбором невесты корабля.
Основная часть экипажа корабля жила в казарме, рядом с Театральной площадью (у Поцелуева моста, помните о нем даже песня есть), а электромеханическая боевая часть (БЧ-5) – на одном из кораблей Северного флота, проходящим также ремонт на этом же заводе.
На одном из общих собраний экипажа в казарме, за 40 дней до спуска корабля на воду, мною было объявлено, что нам следует окончательно определиться с невестой корабля. Фотография невесты корабля вместе с военно-морским флагом, который мы впервые поднимем на корабле и горлышком от бутылки шампанского, будет вечно храниться на корабле в специально построенной для этого красивой деревянной шкатулке.
На поиск невесты отводился месяц. Если у кого есть кандидатура, надо познакомить. Или, хотя бы, не объявляя об этом, пройти с ней перед окнами казармы, а тем, кто здесь будет, посмотреть. Нужна объективность, а ни чье-то сугубо субъективное мнение. Если за месяц экипаж не определится, 10 аварийных дней оставляю за собой.
Офицеры и мичмана, которые оставались вечерами в казарме, дважды мне говорили, что смотрели две кандидатуры, но выбора не сделали.
Тогда за 10 дней я обратился к администратору рядом размещавшегося театра имени Кирова (Мариинского). С этим театром у нас установились очень дружеские отношения. Они не редко обращались к нам с просьбой прислать им несколько человек для решения разных бытовых вопросов. Зато на любой спектакль они могли пропустить десяток матросов-театралов нашего корабля.
Один раз даже администраторша позвонила мне и умаляла прислать до сотни матросов, помочь поменять декорации к внезапно измененному спектаклю (у них Борис Годунов заболел).
Теперь и я позвонил ей. Просил помочь с поиском невесты корабля и объяснил ее задачу.
В ответ она сказала, что задача эта почетная и исключительно ответственная. Она должна посоветоваться с директором театра, и позвонит мне через пару дней, что вскоре и сделала.
Сообщила, что они с директором остановились на молодой актрисе, девушке лет двадцати, но косметикой она не пользуется, выглядит очень привлекательной.
После переговора с ней, дала мне телефон невесты для связи. Теперь уже лично невесте корабля я подробно рассказал ее обязанности и назвал время и дату предстоящего мероприятия. Все вопросы были оговорены, и проблем вроде бы не должно быть.
За сутки до назначенного дня спуска корабля на воду, в одном из цехов завода состоялся разговор начальника цеха и старших офицеров нашего корабля относительно невесты корабля.
На вопрос начальника цеха офицеры сказали, что экипаж корабля определиться не мог, сейчас старпом занимается. На это начальник цеха сказал, что вот у них в цехе есть хорошая девушка Наташа, и указал на нее. Что там они еще ей говорили, я не знаю, но когда накануне я прибыл на завод, командир корабля сказал мне следующее. Наташа прибыла сегодня на завод и принесла справку от врача, что она непорочная девушка.
Тогда я доложил командиру корабля о договоренности с невестой корабля от театра имени Кирова. После этого командир корабля пошел к администрации завода и объяснил там все.
Заместитель директора завода сам пришел в этот цех, пригласили Наташу и объяснили ей о недоразумении. Сказал ей, что они с директором завода предлагают Наташе быть невестой корабля при спуске на воду в конце текущего месяца огромного гражданского судна. Так и порешили.
Настал день спуска на воду нашего корабля. Утром звоню нашей невесте. Оказалось, что она заказала новое платье, оно еще не совсем готово, и она боится, как бы не опоздать. Погода стояла прохладная и пасмурная, вторая половина сентября. Попросил ее надеть плащ и выезжать, машина за ней от завода выслана, заводчане просили поспешить.
Завод в это время все ближе и ближе подводил корабль к кромке воды, спускали лагом (бортом).
Дошли до воды, невесты еще нет, завод остановил работы и все взоры на меня. Звоню невесте, отвечает «теща». Говорит, что уехала и назвала время. Пока перекурили, и невеста подъехала.
Зрителей были много, сотни, к тому же подгадали под обеденный перерыв. Для завода, к тому же, - это окончание большой работы и надо посмотреть на труд всего коллектива.
Уже на месте объяснил невесте, как надо оттянуть привязанную бутылку шампанского и по команде ударить ей о борт корабля.
У нас на корабле установили новейшую гидроакустическую станцию. Командир корабля сказал мне, что надо пониже опустить бутылку с шампанским и разбить ее о титановый корпус новой гидроакустики, корпус которой мне показался очень тонким и прогибающимся.
То ли по этой причине, толи потому, что бутылка слегка ударилась пробкой, но она не разбилась. Одна боевая сварщица громко высказалась, что она тоже была когда-то девушкой и попросила дать ей возможность разбить бутылку. Но я быстро подал свободный конец веревки невесте и попросил ее оттянуть как можно сильнее и ударить еще раз. На этот раз все получилось. Но когда я посмотрел на невесту, лицо ее было в красных пятнах. Переживала.
Потом был фуршет, поздравления и мы подарили памятный подарок невесте, а себе сформировали красиво оформленную шкатулку, куда вложили впервые поднятый на корабле военно-морской флаг, фотографию невесты и горлышко от бутылки шампанского.
Если в боевой обстановке все флаги будут сбиты, тогда будет поднят этот военно-морской флаг, который придаст новые силы экипажу корабля.
Для участия в спуске корабля меня тогда задержали, теперь же отпустили в отпуск на 10 суток. После отпуска я прибыл в город Ленинград для учебы (10 месяцев), на ВСООЛК ВМФ (Высшие специальные офицерские ордена Ленина курсы, класс командиров кораблей 1 и 2 рангов).
Стрельба крылатыми ракетами с полными топливными баками.
Дело было на большом ракетном корабле «Жгучий» Северного флота. Командиром стартовой батареи был Ваш покорный слуга, а инженером батареи Кулешов Борис Петрович. Оба старшие лейтенанты, помощника командира батарее тогда еще в штате не было.
Готовились к стрельбе крылатыми ракетами на полную дальность. Все, казалось бы, проверили и перепроверили, провели бесчисленное количество тренировок стрельбовых расчетов, буквально «вылизали» материальную часть. Мы с инженером не раз обсуждали, - что бы еще нам сделать для успешной стрельбы.
На этот раз, учитывая, что стрелять предстоит на полную дальность, он предложил максимально, «под завязку» заправить ракеты топливом. Ракеты заправлялись дистанционно из керосинохранилища. Там установлен дозатор на 60 литров. Четыре хода дозатора и бак ракеты полон, 240 литров.
Он же говорит, что бак вмещает 265 литров, а вдруг топлива не хватит и по этой причине ракета не долетит.
Решили действовать так. После четырех ходок дозатора, его не выключать, а в открытый люк ракеты матросу следить за последующим поступлением топлива и как бак ракеты будет полным, крутануть ручку телефона. По этому звонку, заведующий керосинохранилищем, не поднимая трубки, выключает дозатор.
Провели несколько тренировок на макетах носовой и кормовой пусковых установках. Получилось. Но на фактической стрельбе не все так получилось, как на тренировке.
На стрельбе я был в кормовом посту предстартовой подготовки, а инженер – в носовом. По плану первый пуск должен быть из носовой пусковой установки, второй – из кормовой. Что бы мне, как командиру батареи, видеть старты ракет залпа, в кормовом посту принудительно открыли выхлопную крышку (открывается автоматически для предотвращения в посту взрыва).
Корабль приближался к точке залпа, началась стрельба. Все команды, которые подает инженер, мне слышны, а ему мои. Вдруг слышу голос инженера, – залили корпус ракеты керосином.
Как потом оказалось, матрос, который следил за полным наполнением бака, при звонке в керосинохранилище, зацепился рукавом робы за выступ и на секунды замешкался со звонком.
Литров десять керосина вылилось из ракеты на ее корпус, далее по желобу на верхнюю палубу.
Время на раздумье не было. Отменять стрельбу – для нас была катастрофа, позор. Дал команду в носовой пост, – протереть ветошью ракету, желоб пусковой установки и след керосина на верхней палубе корабля. Как только корабль ляжет на боевой курс и будет команда на наводку пусковых установок, людей убрать и доложить о готовности к стрельбе. Только после этого залп. Так и сделали.
После залпа я визуально видел, что обе ракеты пошли одинаково, нормально и обе попали в цель. Только потом мы доложили о том, как все было. Но теперь это уже мало кого интересовало. Главное – результат. Нам сказали, что победителей не судят. Может быть, мы и не во всем были правы. А как бы Вы поступили?
Медвежонок Машка – член экипажа корабля
Этот рассказ я написал для юных моряков по просьбе журнала «Дельфин» Московского городского детского морского центра имени Петра Великого.
Когда я, будучи капитан-лейтенантом, вновь прибыл на большой ракетный корабль «Жгучий» Северного флота для дальнейшего прохождения службы в должности командира БЧ-2 (ракетно-артиллерийской боевой части), Машка на корабле уже была. Сказали, что командир корабля капитан 2 ранга Звездовский Михаил Леонидович упросил своих друзей охотников отдать на корабль медвежонка, оставшегося сиротой.
На этом корабле я начинал свою морскую службу командиром стартовой батареи крылатых ракет. Для юных моряков докладываю порядок прохождения службы. Назначен был в конце 1958 года после окончания Черноморского Высшего Военно-Морского училища имени П. С. Нахимова. Корабль в это время строился на заводе в городе Ленинграде. Экипаж корабля под Новый 1959 год состоял всего из трех человек – первого командира корабля капитана 3 ранга Боронтова Владимира Николаевича и нас двоих лейтенантов только что окончивших училище. Через 1-1,5 месяца началось интенсивное формирование экипажа корабля. В нашей стартовой батарее было более тридцати человек матросов и старшин, четыре мичмана, три офицера – командир батареи, помощник командира батареи и инженер. Несколько месяцев экипаж жил на берегу в казарме. Как только были готовы и проверены соответствующими комиссиями жилые и служебные помещения, экипаж переселился на корабль.
Ходовые и государственные испытания всех механизмов, вооружения и техники, отработку всех положенных курсовых задач провели на Балтике, после чего Балтийскими проливами, вокруг Европы прибыли для дальнейшего прохождения службы на Краснознаменный Северный флот, в город Североморск. Началась интенсивная боевая подготовка на флоте.
Года через два после прибытия на Север меня там же назначили командиром главной ракетной батареи крылатых ракет (была еще зенитная ракетная батарея) на новейший ракетный крейсер «Грозный», где я также прослужил около двух лет и получил воинское звание капитан-лейтенант. Кстати, в это время крейсер впервые выполнил 4-х ракетный залп крылатыми ракетами. Для меня это событие исключительно памятное. Четыре ракеты (точнее четыре современных тогда истребителя без летчиков) в воздухе и по нашему запросу передают нам все, что они наблюдают на море. По этим данным мы выбираем цели и даем ракетам команды на поражение. Впечатляет. Так укрепляется гордость за нашу промышленность и любовь к Отечеству.
Теперь же предстояло продолжить службу на прежнем корабле – на большом ракетном корабле «Жгучем». Предстояло в деталях изучить новые для меня обязанностей командира БЧ-2, также и по применению корабельной артиллерии, ознакомиться с теми изменениями, которые произошли в экипаже корабля, в том числе и с появлением медвежонка, а также с его забавными проказами.
Обустройство Машки на корабле.
Когда я прибыл на корабль, Машка была уже взрослым «ребенком», когда вставала на лапы, матросам головой до пояса доставала. Это потом она вымахала больше человеческого роста. Корабельные врачи ей санацию полости рта сделали.
Для ее размещения отвели корабельную сушилку, которая по размерам была небольшой, и ей экипаж корабля редко пользовался.
Подачу тепла туда перекрыли, переборки (стены) обшили досками, и ей там было очень уютно. Кормили ее два назначенных для этого матроса, другим это делать было запрещено. Своих кормильцев Машка слушалась во всем, за что все их звали «укротителями». Но все равно другим членам экипажа трудно было сдержать себя и не угостить Машу чем-нибудь вкусненьким.
Машка верхолаз.
Первый раз приверженность медвежонка к лакомствам я увидел, когда заступил дежурным по кораблю. Проходя по правому коридору, увидел группу матросов, человек 5-6 и с ними Машу. Они взяли кусок белого хлеба сверху смазали его сгущенкой и поместили под самый подволок (потолок). А помещение здесь, в носовой части корабля, очень высокое, полторы стандартных высоты.
Отпустили Машу, и она в один миг достигла этот бутерброд, используя для своего перемещения различные выступы, кабели и соединительные коробки. Обратно же спускаться ей сложнее было. Она задними лапами пыталась нащупать те выступы, на которые только, что ступала.
Лапы у нее, как и положено, сверху густо покрыты волосами, а снизу голые. Матросы эти голую сторону щекотали, Маша своеобразно реагировала, а матросы хохотали. Это занятие с бутербродом ей нравилось, и видно было, что она просит повторить.
Досмотровые функции Маши.
Второй раз любовь Маши к лакомствам я увидел в соседней каюте. На нашем корабле размещался штаб соединения, штатные двухместные каюты командиров боевых частей были заняты и мы жили в кормовых 6-ти местных каютах. Как-то мы купили на берегу арбузы, часть из них съели и вечером, после вечерней проверки пошли в кино в большую кают-компанию.
Зная, что Маша после нас может придти на запах и проверить - чем, это здесь пахнет, закрыли каюту на ключ.
Когда вернулись из кино, увидели, что наша каюта закрыта, а в соседей (открытой) Маша искала наши арбузы по запаху и вывернула на палубу все содержимое ящиков, примыкающих к смежной с нашей каютой переборке.
Маша в роли рулевого.
Дело было днем, на переходе морем, я стоял в ходовой рубке вахтенным офицером. Маша свободно ходила туда, куда ей самой хочется. Она умела открывать все корабельные двери, если они были закрыты или даже задраены, но не закрыты на замок. В этот день посетила она и ходовую рубку. Командир был здесь, но через какое-то время спустился к себе в каюту.
Я обратил на Машу внимание, когда она находилась около рулевого. Они мирно перепихивались. Но потом она вдруг взревела, встала во весь рост и пошла на рулевого. Тот бросил руль и выскочил на сигнальный мостик. Машка встала у руля и стала его крутить. Я ей крикнул: «Машка! Брось руль, в канаву заедем!». Но она команду не выполнила. Тогда я дал команду по всем 4-м линиям корабельной трансляции (боевой, матросской, офицерской и верхней палубе): «Укротителя на мостик!».
Прибыл «укротитель» и твердым голосом сказал ей: «Машка! Что ты здесь расхулиганилась! Марш за мной». Маша бросила на нас с рулевым косой взгляд и покорно пошла за «укротителем».
На верхнюю ступеньку трапа она ступила передними лапами, потом развернулась на 180 градусов и задом начала спускаться.
Оказалось, что вещество, которое от рулевого устройства по трубкам поступает в румпельное отделение на корме, имеет сладковатый привкус, где-то, очевидно, просачивалось и Маша это усекла. Вначале рулевой ее мирно отпихивал, что показалось мне их мирной забавой, но потом она взревела.
Маша принимает доклады.
Мы отработали поставленную задачу в удаленном районе моря и ночью возвращались в базу. Когда я заступил на вахту вахтенным офицером, командир корабля Звездовский М. Л. сидел в низком кресле и при помощи подсветки читал. В ходовой рубке не должно быть яркого света, это мешает вести наблюдение за внешней обстановкой. На этих кораблях в ходовых рубках диванов еще не было.
После ознакомления с обстановкой в штурманской рубке, на сигнальных мостиках и на экранах радиолокационных станций, я приступил к исполнению своих обязанностей.
При этом заметим, что изменять курс и скорость корабля вахтенный офицер должен только для обеспечения безопасности корабля. В остальных случаях это делается только с ведома командира.
Через какое-то время свет над креслом командира был выключен и я предположил, что он решил вздремнуть в удобном мягком кресле.
Прошло какое-то время, я доложил командиру, что через 5 минут поворот на новый курс. Ответа не последовало. Потом я доложил, что через минуту поворот на новый курс. Молчание. «Время поворота!» Тишина.
Тронул за рукав командира. Оказалось, что в кресле сидит Маша, а командир давно уже ушел в штурманскую рубку и прилег там на диван. А здесь в рубке, удобно сидя на месте командира корабля, мои доклады принимает Маша.
Маша выходит на подъем флага.
В соответствии с Корабельным уставом на кораблях ежедневно в 8.00 (в 9.00 по воскресениям) производится подъем военно-морского флага. За 15 минут заканчивается малая приборка, а за 10 минут играется «Большой сбор».
Экипаж выстраивается на юте (на корме) по левому и правому бортам. Построением руководит дежурный по кораблю. Подает команды «Равняйсь!», «Смирно» и подходит с докладом к старшему помощнику командира корабля. Если командир корабля на корабле, старпом дает команду «Вольно» и начинается утренний осмотр экипажа корабля.
Командир корабля прибывает к строю минуты за две-три до подъема флага, принимает доклад старпома, здоровается с экипажем и все встают в строй. Дежурный по кораблю стоит в центре перед строем, рядом с ним в одном строю командир вахтенного поста на юте и горнист.
За одну минуту до подъема флага на сигнальном мостике поднимается сигнал «Ответный вымпел», дежурный по кораблю командует «На флаг и гюйс. Смирно». Все минуту стоят молча.
По сигналу с флагмана на кораблях «Ответный вымпел» быстро спускается, дежурный по кораблю после доклада командиру корабля «Время вышло» командует «Флаг и гюйс поднять», горнист играет «Подъем флага».
Маша также хотелось быть там, где все, т. е. на подъеме флага. Когда экипаж быстро следовал на построение, ей, очевидно, не хотелось толкаться вместе со всеми, и она провожала всех, стоя около своего места расположения – у сушилки.
Старпом шел на построение последним. Когда оживление на юте затихало, и Маша следовала к месту построения. Получалось, что она прибывала туда после старпома, но перед командиром корабля.
Однажды, помню, после окончания осмотра экипажа она села в строй около дежурного по кораблю капитан-лейтенанта Голикова, но не там, где уже стояли командир вахтенного поста на юте и горнист, а по другую сторону, как бы стала по должности старше дежурного офицера. Когда все замолчали на одну минуту до подъема флага, ей было не ясно, почему все молчат. Она стала легонько касаться дежурного по кораблю.
Тот легким пинком пытался дать ей понять, что мол, замолчи, стой по команде «Смирно». Но она поняла, что с ней заигрывают, и продолжала отвечать на пинки, т.е. нарушать дисциплину строя, что вызвало улыбку у всего строя.
Отдых на койке замполита. На корабле было принято каюты закрывать на ключ только при убытии на берег. С появлением Маши постепенно от этого негласного правила пришлось отказываться, особенно тогда, когда там оставалась пища. Если пищи не было, Маша ни чего не трогала.
Однажды вышли из базы рано утром. С выходом объявили тревогу и начали проводить корабельное учение.
За членами экипажа по тревоге закреплены места на боевых постах и командных пунктах. До отбоя никто не имеет право покидать их, без соответствующего на то разрешения.
Заместитель командира корабля по политической части по тревоге сам выбирает место, где ему быть.
На этот раз, убедившись, что все по тревоге идет по плану, а время раннее, к тому же вчера было семейное мероприятие дома и спать легли поздно, он решил спуститься в свою каюту и подремать там.
Зашел в свою каюту, не включая свет, нырнул на свою заправленную и покрытую ковром койку. Какое же было его удивление, когда он обнаружил, что на его койке уже отдыхала Маша.
Борцы выходят на ковер.
Борцовские качества Маши проявились в полном объеме с прибытием корабля в порт Балтийск. Мы там сдавали боеприпасы перед постановкой корабля в ремонт.
Однажды я увидел на причале большую группу моряков, в том числе и с соседних кораблей. В центре Маша боролась со своим «укротителем» матросом Радченко. Она вставала в полный рост, Радченко поправлял ей лапы как положено борцам, чтобы одна лапа была выше его плеча, вторая ниже, и, обнявшись, начинали.
Радченко умудрялся подвернуть ей одну ногу, а потом и завалить. Она тут же вставала и всем своим видом показывала, что готова повторить.
Публика кричала Радченко, что бы он не всегда ее валял, а поддался ей. Когда она оказывалась сверху, ей это очень нравилось. Она быстро вставала и с поднятыми лапами шла навстречу к своему противнику, чтобы еще повторить.
Экипажу жаль было с ней расставаться, но мы шли в завод, где много людей. Нам пришлось сдать Машу в зоопарк. Но память до сих пор осталась.
Жучка.
У нас на большом ракетном корабле «Жгучий» одно время жила еще собачонка Жучка, самая настоящая дворняжка. Чем она запомнилась?
Она очень хорошо знала весь экипаж корабля (350 человек). Люди на корабле в море и у причала круглосуточно в движении – меняется вахта, дозорные погреба и другие помещения осматривают, расходное подразделение картошку чистит на завтра, коки продукты получают, открываются и задраиваются различные люки, двери, горловины. Она на все это не реагирует.
Другое дело, когда на корабле появляются посторонние люди. Один раз нам позвонили и сообщили, что машины с боезапасом к нам на причал выехали. Мы оделись, сидели и курили в каюте командира БЧ-2, под верхней палубой, дверь была открытой. Жучка тихо лежала около каюты в коридоре.
Вдруг Жучка вскочила, засуетилась и залаяла. Командир БЧ-2 сказал, что пора выходить, это машины с боезапасом к нам приехали.
Другой пример. Говорят, что собаки болезненно воспринимают запах алкоголя, исходящий от близких или известных ей людей.
Один раз, при стоянке в Сайде-губе группа матросов (человека 4) работала на причале, где по просьбе местного рыбозавода укладывала пустые бочки.
Окончив работу, купили водки. Одну бутылку выпили на берегу, вторую взяли с собой на корабль.
Когда заходили на корабль, прямо у сходни на них залаяла Жучка. Они быстро пошли по левому шкафуту в носовую часть корабля, Жучка провожала их лаем. Это заметил дежурный по кораблю и пошел за ней. В носовой части она остановилась у люка тамбура № 6. Вниз вел вертикальный трап, по которым она ходить не умела.
Дежурный офицер взял ее на руки, и они дважды вместе спустились вниз. Далее вела дверь в агрегатную. Жучка вставала на задние лапы, а передние лапы поставила на дверь агрегатной и продолжала лаять.
Дежурный по кораблю постучал туда и сказал, что видел их, что если они не откроют, он вызовет аварийную партию. Они открыли.
В одном из висящих на переборке бушлатов, он обнаружил во внутреннем кармане бутылку водки. Изъял.
На общем построении разобрали этот случай, а водку вылили за борт. Эти матросы потом еще долго при встрече с Жучкой ругали ее, что, мол, заложила, могла бы и промолчать. Другие при этом отмечали ее справедливость.
Еще один случай – как Жучку лишили поощрения. Дело было так. Корабль отлично выполнил очередную ракетную стрельбу, к которой и на этот раз готовились долго и скрупулезно. Накануне стрельбы командир корабля еще раз собрал офицеров в большой кают-компании для окончательной проверки готовности к стрельбе.
В заключение отметил, что бы все было так, как во время прошлой, успешной стрельбы, даже в мелочах. Командиру, замполиту и командиру БЧ-2 быть на ходовом мостике, как прошлый раз, в тужурках, командиру батареи и инженеру – на своих командных пунктах в кителях. Спросил: «Была ли Жучка во время прошлой стрельбы на корабле?». Сказали, что была. Велел и на этот раз, что бы она была на корабле. Жучка, в отличие от Машки, частенько в самоволку ходила.
При подготовке к стрельбе расчету приходилось работать не только днем, но и по ночам. Однажды, поздно ночью закончив работу, командир и инженер батареи утром проспали в кормовой шестиместной каюте. Здесь вместе с ними спали еще два холостяка, поздно вернувшиеся с берега.
Погода была пасмурная, построение на верхней палубе отменили, а на утренний осмотр экипаж построили по кубрикам. Спящие офицеры одним ухом все это слышали. Заодно решили и полтора часа проворачивания (осмотр и проверка оружия и технических средств) прихватить.
Когда старпом увидел, что их нет, сам прибыл в кормовую каюту, открыл дверь: света нет, тишина, полный покой. Здесь же, долго не разбираясь, за сон в рабочее время всем четверым объявил по выговору.
Выполнили стрельбу. Информация об отлично выполненной кораблем стрельбе проходила своим чередом по инстанциям, на одной из которых было принято решение – поощрить наиболее отличившихся членов экипажа.
Хорошо поощрили командира корабля, замполита, командира БЧ-2, других членов экипажа, а когда очередь при составлении списка дошла до командира батареи и инженера, вспомнили, что у них не сняты только что полученные взыскания от старпома. Исключили их из списка на поощрение.
Дня через два после объявления приказа, группа офицеров (человек 5, среди них и оба офицера ракетчика) стояли на причале у сходни и увидели, что Жучка возвращается с берега. Один из группы, обращаясь к ней, сказал: «О! Жучка, привет! А ты в самоволке поощрение промухала». Другой же ему ответил, что она хоть в самоволке была, а тут некоторые и в море ходили, и стреляли хорошо, но с поощрением их обошли.