В середине девяностых (ещё до знакомства с творчеством Покровского) по своим флотским воспоминаниям написал себе "в стол" небольшую повесть под названием "Сутки командира группы". Все события,описанные в ней невыдуманы,может быть только несколько разбросаны по времени.Фамилии и имена героев-у кого-то свои,у кого-то вымышленные.Хочу предложить на суд коллег серию отрывков из этой повести в виде рассказа. Рассказ называется "Переход в Техас". Тихоокеанцы вспомнят, североморцы,возможно с интересом,-узнают.
"Корабль к бою и походу приготовить! Съёмка с якоря и швартовых в 12 часов 30 минут!" Приготовление. Сколько раз за свою не особенно долгую службу я слышал эту команду. Сколько раз я ещё услышу её вновь! Спускаюсь в кормовое машинно-котельное отделение, личный состав, расписанный в кормовой машине, уже на местах. Движения точны, быстры, но не суетливы. Дело знакомое, не единожды выполняемое. В ноздри бъёт резкий запах свежего пара и подогретого мазута, дневальный уже не встречает командира группы у трапа: все заняты своим делом.
Что такое "Приготовление" в БЧ-5? Это когда оживает, просыпается от стояночной спячки, казавшееся до этого мёртвым, наше механическое железо. Это свист пара, шум воды, топлива и масла, ищущих себе дорогу по разветвлённым лабиринтам паропроводов, трубопроводов и магистралей. Это забегавшие стрелки приборов: манометров, вакууметров, градусников и тахометров, стоящих на системах и механизмах. Это вспышка мазутного факела в топке- тёмном и мрачном до этого чреве главного котла. Это резкий вой ТНА- турбонаддувочных агрегатов, набирающих обороты при переходе машинно- котельной установки на "свой" пар. Это пробные обороты главных машин, когда скрытая и неведомая сила пара, доведённая до нужных параметров, действуя на лопатки главных турбин, страгивает мощные валопроводы с насаженными на них огромными винтами. Это собранные и озабоченные лица матросов и старшин- хозяев этого невидимого энергетического джина, выведенного из стояночного сна и превратившего за короткий промежуток времени стальную плавказарму в боевой корабль. И как венец всего Приготовления- доклад командира БЧ-5 на ходовой мостик: "Машины готовы исполнить назначенный ход по приказанию основного машинного телеграфа из ходовой рубки. Боевая Часть- 5 к бою и походу готова!"
Всё. Это уже боевой корабль. Сгусток силы, мощи и энергии. Морская гроза. Океанский щит Отчизны. По трансляции голос старпома: "Аврал! По местам стоять, с якоря и швартовов сниматься!" Короткие звонки и топот ног по верхней палубе- это авральные партии бегут занимать свои места. Направляюсь в ПЭЖ,- узнать время своей ходовой вахты. А по тревоге моё место- во главе носовой аварийной партии.
-А погода то так и "шепчет", а, товарищ старший лейтенант?
Заведующий кладовой носовой аварийной партии матрос Заика стоит в дверном проёме коридора НАП, любуясь через приоткрытую на верхнюю палубу дверь, на залитые солнечным светом весенние берега Владивостока и острова Русский. Вся аварийная партия стоит тут же, тихонько скучая, привалившись к переборкам и леерам ограждения входа в кубрик №1. Только Заика, как "особа приближённая к императору", даже к двум (кроме заведования кладовой НАП, он ещё и текстодержатель БЧ-5) имеет смелость и наглость с моего молчаливого согласия время от времени любоваться через дверную щель на остающиеся за бортом пейзажи. Корабль малым ходом покидает Золотой Рог и втягивается в пролив Босфор Восточный, разделяющий Амурский и Уссурийский заливы великого Японского моря. За кормой остаются причалы, склады и дома Владивостока, береговые заботы, начальники с их претензиями и ворчливым недовольством. Одним словом- свобода! Кто ходил в море- тому знакомо это чувство. Пусть ненадолго, но пошла нормальная ходовая, строго регламентированная и поделённая на вахты жизнь, где нет места придиркам и дурацким мероприятиям, где каждый член экипажа отвечает за свой участок работы, и где все зависят от каждого. На вышедшем в море корабле сразу заметно смиреют политработники, не мозолят глаза "пассажиры" со штабов и учреждений,закрывшись по каютам, нутром понимая, что свою судьбу и саму жизнь они вверили этим корабельным "окопникам", на палубную возню которых (когда корабль стоял у стенки) так интересно было смотреть, покуривая и поплёвывая с верхних этажей штаба флота.
-И что же тебе она, любезный, шепчет? - интересуюсь я у Заики, принимая игру, и надевая на себя маску добродушной иронии.
-А шепчет она, товарищ старший лейтенант, - с хохляцкой неторопливостью собирается с мыслями Заика, - что надо поскорее увольняться в запас и сидеть в такую погоду не в этом коридоре, а на берегу тихой речки: с костерком, удочкой, палаточкой. А в палаточке...
-Голая баба! - вставляет другой аварийщик машинист- котельный матрос Сугровский, по прозвищу "Челентано". Вся аварийка внимательно слушает Заику. Когда ещё дадут отбой тревоге, а заикина травля- хоть небольшое, а всё же развлечение. На замечание Сугровского аварийка дружно прыскает.
-Не на-адо! - Заика делает характерный жест ладонью, как бы отметающий всех голых баб вместе взятых. -В палаточке- рюкзачок, а там и сальце, и колбаска сыровяленая или карбонад, огурчики свежие, помидорчики, картошечка, зелень- травка всякая...
-Анаша, что ль? - не унимается Сугровский, - Вы там смотрите за ним, товарищ старший лей тенант! Заяц у нас тихий- тихий, а наверняка, когда никто не видит, у себя в шхере покуривает. То- то он вечно заторможенный такой ходит!
Заика укоризненно смотрит на Сугровского и, считая ниже своего достоинства отвечать на его реплику, продолжает: - Забросишь удочку, а то и две, почистишь картошечку, поставишь воду на огонь, а бутылочку с горилкой- под корягу в воду, чтобы похолодней была...
-Заткнись, гад! - это уже не выдерживает боцман, старший матрос Загривин. - Товарищ старший лейтенант! Ну угомоните же его наконец! И так обед чёрт знает на сколько задерживают, так тут ещё этот "рыболов" на желудок давит!
Заика с лёгкой доброжелательной улыбкой садиста не мигая смотрит на Загривина, явно довольный произведённым эффектом. Так же доброжелательно смотрел в известном фильме группенфюрер Мюллер на полковника Исаева, пытаясь подвести последнего "под монастырь".
Однако качать стало сильнее: палуба начинает проваливаться под ногами- значит почти вышли в море, значит скоро будет отбой учебной тревоге, и значит скоро будет долгожданный обед. Тремя длинными звонками по кораблю гремит сигнал отбоя тревоге, но это вовсе не значит, что теперь можно покидать боевые посты. Ещё надо дождаться команды "от мест отойти". Больших трудов стоило обучить моряков реагировать именно на эту, последнюю команду. Поэтому терпеливо стоим и дожидаемся тройных коротких сигналов, которые не заставляют себя ждать. Вот теперь- можно расходиться.
Продолжение будет.
|