"Переход в Техас" (продолжение)
Шум в носовой станции, хлопоты по генератору, неординарность обстановки и выпитый коньяк слегка разморили наших друзей. Предоставив им свои койки в качестве диванов, мы с Володей вышли на верхнюю палубу: он- стобы построить и расставить своих "аварийщиков", ибо была дана команда "Корабль к приёму ракетного боезапаса приготовить", а я- чтобы подышать свежим воздухом, помочь Тарасову вытащить на свет божий аварийщиков из машинно- котельной группы ( ракеты допринимали в кормовой погреб ) и полюбоваться на когда то близкие и родные техасские корабли.
С другой стороны пирса, у самого его среза диагонально кормой пришвартовался старый артиллерийский крейсер "Адмирал Сенявин", образуя своим длинным корпусом своеобразную бухту- прибежище для прочей "мелочи": тоже старого ещё хрущёвских времён постройки "гвардейца" "Варяга", двух газотурбинных БПК "Ташкента" и "Николаева", древнего эсминца "Вдохновенный", давно потерявшего ход как старик- последние зубы и плавмастерской, которая меньше всего соответствовала своему прямому назначению, а более всего служила в качестве плавучей гостиницы для бригадных и эскадренных начальников разного уровня. Эдакий "ресторан-поплавок" под военно-морским флагом. На фоне всей этой коллекции наш корабль с непривычной для этих мест архитектурой казался пришельцем с другого мира- причём мира более лучшего и комфортного, нежели техасский. Я огляделся и мне показалось, что в этом своём умозаключении я не одинок. Похоже, что те немногочисленные представители нашего доблестного экипажа, которые как и я вылезли на верхнюю палубу кто по делу, а кто- из праздного любопытства, разделяли со мной эти чувства: так иностранный турист из Европы или Америки, попадая в Союз, с некоторым оттенком доброжелательной снисходительности смотрит сверху вниз на окружающую обстановку и людей. Соответственно и "техасцы" смотрели на нас, стоящих на верхней палубе "Ворошилова", как и положено советским гражданам смотреть на опрятную и довольную "интуру": хмуро и из подлобья, прикрываясь деланным безразличием и служебной суетливостью.
-И среди этой каменной тундры целых три года "тянуть лямку", товарищ старший лейтенант?
Я оглянулся. За спиной стоял матрос Заика с приоткрытым ртом, уставившись в даль залива Стрелок. В глазах у заведующего кладовой НАП великое удивление, покорность судьбе и потуги осмыслить данность.
-А кому то, Заика, и не три года, а всю жизнь. И без возможности под старость вырваться хотя бы во Владивосток- подохнуть в большом городе.
-Мне это непонятно, товарищ старший лейтенант. - Тихо и серьёзно сказал Заика. И он не шутил. Ему, русскому украинцу, призванному на Тихий океан из сердца города Киева и попавшему (слава Богу) служить на владивостокский корабль, эти места внушали тихий ужас.
-Ну не так уж всё и плохо с одной стороны, - попытался я успокоить матроса. -Люди в конце концов ко всему привыкают, даже к таким местам как эти. Здесь офицеры и мичмана и квартиры получают быстрее, чем во Владике,- да и городок тесный: все друг друга знают, вместе праздники справляют, вместе на море, на рыбалку, на шашлыки. Вот подожди, когда зазеленеет вовсю, если придём сюда ещё до твоего увольнения,- по другому заговоришь!
-Ой, навряд ли, товарищ старший лейтенант,- покачал головой Заика. -Не нравятся мне эти места.
Не стал я разубеждать на этот раз матроса. Ибо прав он был. Сюда хорошо прибежать с моря на день-два, но не более. Навевали эти места тоску смертную, а помноженные на особенности национальной военно- морской службы,- и вовсе превращались в каторгу. Сюда нужно было вкладывать деньги. Много денег! Создавать и выстраивать мощную инфраструктуру Главной Базы Тихоокеанского Флота: строить классные дороги, подъездные железнодорожные пути, современные причалы и береговые судоремонтные заводы. Строить тепловые электростанции, а не убогие угольные котельные. Строить современные универмаги и универсамы, кафе и рестораны, театры и кинотеатры, поликлиники, детские сады и школы. Базы отдыха и т.д. и т. п. Ну не нам, старлеям, адмиралов учить! Казалось бы, раз достиг высот, значит и мозги должны быть державными, а не шкурными! Но нам, старлеям тех незабвенных времён, это по наивности только казалось...
Я поглядел через пирс на БПК "Николаев". Он пришёл сюда, в эту тихоокеанскую дыру с Чёрного моря не так давно. Адмиралы в Москве посчитали, что надо усилить Тихоокеанский Флот таким вот большим противолодочным кораблём. Выбор пал на черноморский "Николаев". И вместо того, чтобы по-людски сколотить из тихоокеанцев приёмный экипаж, отправить его на Чёрное море принять и перегнать на КТОФ корабль, эти самые дебилы (других слов бумага не терпит) в адмиральских погонах, с "мясом", с "корнем" отрывают черноморских офицеров и мичманов с привычных и насиженных мест и отправляют их с кораблём на Тихий океан. А ведь люди получили в Севастополе жильё, худо- бедно наладили свой быт, устроили свои семьи. Была массовая истерика и слёзы. Распадались семьи. Рушились карьеры и жизненные планы. Московских дебилов в адмиральских погонах это не интересовало. Своих сынков и внучат они в такие жопы не кидали.
Я встречал "Николаев" после прибытия его сюда, в Техас. Хмурым снежным и ветренным днём нас, экипажи техасских кораблей, построили в каррэ на плацу возле учебного корпуса (вечно холодного, пустого, четырёхэтажного и вообще чёрт- те знает для какой надобности выстроенного). В середину нашего каррэ вывели экипаж "Николаева". На несчастных ребят, на которых выпал злосчастный жребий вместо лазурных севастопольских бухт и пейзажей, достойных Айвазовского, любоваться впредь только каменной тундрой бухты Абрек,- больно было смотреть. Речь нашего комбрига была подстать погоде и природе. Суть её сводилась к тому, что черноморцам, прибывшим на новое место службы, никак нельзя расслабляться; им надо напрочь забыть всё тёплое и южное и привыкать к "настоящей" службе.
-Вы там попривыкли к средиземноморским круизам по четыре- пять месяцев, - вещал в матюкальник комбриг, - А наши корабли по одиннадцать- двенадцать месяцев из моря не вылезают! И вообще! Бдительность! Собранность! И ещё раз бдительность! Слева от нас - комбриг показал рукой - Волчанец: зона строгого режима. Справа- Большой Камень: зона особого режима. Освободившиеся зэки добираются до большой земли через нас: посёлок Тихоокеанский. У офицеров здесь и деньги отнимают и люди, бывает, пропадают!
Несмотря на поганую погоду и не менее поганую речугу комбрига, который, похоже, так довёл ею себя до исступления, что вот вот готов был, отбросив матюкальник в сторону, встать на полусогнутых, рвануть на себе шинель, чтоб пуговицы отлетели, и заорать на всю бухту, как последний пахан из того же Волчанца: "Это ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ, С- С- СУКИ- И- И!!!",- лица наши светились улыбками: не каждый день начальство нам такую "цыганочку с выходом" устраивает! Не каждый. Но николаевские моряки юмор не оценили. Рожи их продолжали оставаться хмурыми и несчастными. Потом они попытались разбежаться. Кто мог- напрягал связи наверху. Кто не имел связей- писали рапорта на перевод, швырялись партийными и комсомольскими билетами. Но это мало помогало здесь. ( "Это Тихоокеанский Флот, с- с- суки- и!" ) Здесь к этому привыкли. Да и николаевцы пошумели, попили шильца по каютам, да понемногу и успокоились.
Вечер набирал обороты. Корабль стоял лагом к пирсу, кормой к сопкам. У кормового зенитно- ракетного погреба суетились люди, на пирсе стоял ракетовоз с рабочим краном, готовый отдать нам ракету, а два других ждали своей очереди на бетонке у КПП. От "Вдохновенного" вкусно тянуло свежей выпечкой, а за трапом плавмастерской какой-то старый мичманюга- ветеран с красной морщинистой рожей, над которой долго и упорно работали местные ветра и корабельное "шило", в альпаке- таком же старом и заношенном,- расположился с удочкой. Военно- морская идиллия.
Окончание следует
|